Иногда отражение в зеркале более реально, чем сам объект. |
| Имя персонажа: Johann Schneider / Йохан Шнайдер. |
Уверенность и безрассудство — две стороны одной медали. |
Способности: | Слабости: |
Лучше знать, куда идешь, чем блуждать неизвестно где. |
О персонаже:
Соберись с мыслями и старайся не говорить всякий бред, который приходит тебе в голову. Например, о том, что ты обожал комиксы о Людях-Х и мечтал стать одним из них, даже придумал себе способность и то, как ты докатился до такой жизни. Ух ты, уже начал.
С чего начать? Мне, кажется, было шесть лет, когда я увидел у миссис Лорейн – пожилая дама, жила по соседству – три головы. Ее, скажем так, основная голова была обычных размеров, а две остальные – чуть меньше и очень страшные на вид.
Без обид, миссис Лорейн. Вы сами великолепно выглядите для вашего возраста, но ваши головы… Они оставляют желать лучшего.
Так, вернемся к теме. Сначала я подумал, что у нее на плечах сидят два маленьких человечка с большими головами, и спросил у миссис Лорейн, кто эти человечки, на что она засмеялась и сказала, что это не маленькие человечки. И я расстроился.
Я слишком часто говорю «человечки». Человечки, человечки, человечки. Вроде прошло. Ох, прошу прощения.
В общем, я снова ухожу от темы. Две головы были ее, что и так ясно. И всякий раз, когда я вспоминаю эту историю, то часто задаюсь вопросом. Почему меня это не удивило? Я расстроился, не удивился. Я смотрел на ее головы и даже одну погладил, и у меня не было ни одной мысли, что что-то явно не так, лишь было жаль, что на ее плечах не сидят маленькие человечки. Почему я привязался к этим человечкам, история умалчивает. Мне казалось, что все нормально. Так, как должно быть. У миссис Лорейн всегда были три головы, она родилась с тремя головами, не надо ее за это осуждать. Примерно такие мысли у меня были в шесть лет.
В шесть лет, господи. Для шестилетнего кретина я был довольно умным и, на удивление, толерантным. Ха!
После “знакомства” с двумя другими головами миссис Лорейн, я хотел обо всем сказать маме, даже думал показать ей их. Как? Не знаю, просто показать. Когда мама вернулась домой, тогда она задержалась на работе, как и папа, я уже думал сказать ей все, но не смог. В голове пронеслась мысль, что она ничего не поймет, и я испугался этой мысли. Папе я тоже ничего не мог сказать, потому что он гребанный Страж до мозга костей.
“Порождений нужно контролировать. Они опасные создания, которые необходимо изолировать от людей!”. Меня уже тошнит от его речей. Они не опасны. По крайней мере, не все.
В общем, я никому ничего не сказал, даже своим лучшим друзьям, на тот момент. Я вообще тогда перестал с кем-то общаться. Не знаю почему. Мне не хотелось, кажется. Все вокруг переменилось, стало не таким, как прежде, и я думал, почему всего этого не видел. Я ослеп, как дядя Джефф, и не знал об этом? Или все взрослые так видят мир, значит я тоже теперь взрослый? Или со мной что-то не так?
Из всех вариантов мне нравилось о взрослых. Приятно думать, что ты старше остальных.
Я постоянно молчал, ни с кем не общался, полностью закрылся от всех и, ясное дело, моя мама начала беспокоиться. Это нормальное дело для матерей – беспокоиться о своем ребенке. Ей следовало пойти к папе, я думаю, но она с ним не в ладах уже давно и по сей день, поэтому меня повели к психологу, благодаря которому мама полностью уверила, что с психикой у меня проблемы. Все можно было спокойно решить, если бы мама встретилась с отцом и все обсудила, каким бы уродом он не являлся.
Господи, мама! Ты заставляла меня думать, что со мной что-то не так. Я думал, что умираю, а это, представь себе, пиздец, как страшно.
Ладно, подведем итоги. Наступила встреча с отцом, когда мы должно были вместе отправиться в поход. Мама сказала, что со мной происходит, и посоветовала папе быть со мной крайне осторожным и внимательным, на что тот лишь задал мне вопрос. “Сколько голов у вашей соседки?”. После он, в своем репертуаре, сказал маме, что она умом поехала, и ей самой надо лечиться, а со мной все в порядке. Опустим детали их очередного скандала, там нет ничего интересного. В итоге, я – видящий, со мной все нормально. Поздравьте меня! Но после всего случившегося я стал чаще видится с отцом, а вскоре начал с ним жить и тогда, по сути, моя жизнь закончилась.
Я видящий! Ура! Но можно без этого чувака, который зовется моим отцом? Пожалуйста.
Так, теперь мне тринадцать лет. На момент истории, не сейчас. Я стал очень взрослым, ответственным и, вообще, родители мне не указ, я и без них могу нормально жить. Веря в этом, я сбегал из дома. Правда далеко не уходил. У меня был идеальный план побега, который заключался в том, что родители ни за что на свете не станут искать меня в городском парке, где я часто проводил время с друзьями.
Да, я чертов гений. Люди недооценивают мои гениальный ум! Трепещите предо мной.
Я уже говорил, что часто виделся с отцом, поэтому порой месяцами оставался у него? Когда я осуществлял план побега, и меня находили, папа приходил в ярость. Живя у него, меня то и дело наказывали. Не сделал уроки? Наказан. Не поел, когда сказали, что надо кушать? Наказан. Уснул поздно. Как ты думаешь? Конечно, наказан. Это был сущий кошмар, и я не понимаю, почему тогда родители удивлялись моим побегам.
Я искал путь к свободе, за это никто не смеет осуждать. Если только не тех, кто сидят в тюрьме заслужено и сбегают оттуда. Вот их надо осуждать, ловить и заново сажать, а если потребуется, то повторить.
В отличие от мамы, которая давала мне свободу и право выбора, отец воспитывал меня в строгости. Я – видящий, хочется мне этого или нет, и поэтому, как считал папа, я должен стать Стражем. Мама ничего не могла предъявить против. Как она не раз повторяла, “твоему отцу лучше знать, как тебе будет лучше”. Я не хотел становиться Стражем, да я по сей день не хочу им быть, как бы странно это не звучало. Я мечтал стать художником, рисовать комиксы о Людях-Х и по всей вселенной Марвел, ездить по Комик-Конам и раздавать автографы, а моя жена должна была выглядеть, как Роуг. К сожалению, мечтам не сбыться.
Нам никогда не быть вместе, Роуг. Только в моих влажным мечтах, о которых я тебе ни за что на свете не расскажу. Хоть пытай меня.
К шестнадцати годам я начал мириться с будущем в Стражах. Порой такая жизнь мне не казалась чем-то ужасным. Я старался видеть во всем хорошее, как и всегда. Впрочем, тогда я планировал стать сотрудником отдела кадров, или работать информатором. Конечно, отец не рассматривал мои планы на будущее. Как и он, я должен вступить в отряд «пантера», дабы “ловить этих мерзких созданий, порождений пустоты, чтоб им жилось несладко”.
Только не подумайте, что я тоже так считаю. Нет, нисколько. Я вообще не понимаю, почему кто-то стремится контролировать порождений. Они ведь простые люди, как и все. Да, со способностями, но кому какое дело?
Противиться воле отца я не стал. Я думал, что пытаюсь смириться со всем, но все было не так. Мне было плевать, совсем фиолетово. Стать Стражем? Ладно. Вынуть серьгу из носа? Ладно. Никому не показывать эту дрянь “татуировку”? Как скажешь. Захлопнуть пасть и помалкивать? Иди к черту, но ладно. По моему, в тот момент жизни я потерял стремление жить дальше. И все вокруг опять стало странным, не таким, как раньше. Мир стал серым и бессмысленным.
Без комментариев. Пубертат?
И вот я выпускник старшей школы. Начались походы к психологу, лечение от депрессии, поступление в Академию. У меня появились друзья среди будущих Стражей, с которыми я часто проводил время, гулял по клубам и разным вечеринкам, прожигал свою жизнь. Снова начало казаться, что все не так страшно, как хочется думать. Я поверил в это и пошел на поправку. Антидепрессанты я по сей день пью, но, в целом, я чувствую себя вполне сносно.
Улыбайся, Йохан. Мир не полное дерьмо, как ты думаешь.
Как проходило мое обучение в Академии. Сначала основы, как у всех остальных Стражей, но при этом было углубленное изучение порождений пустоты, а также физическая подготовка. Как видящему, мне надо было научиться их вычислять, как можно быстрее и точнее. Так как отец решил, что я стану «пантерой», нас обучали всяким детективным штучкам, как полицейских, прокачивали наши аналитические способности. И, конечно, строгая дисциплина, а мне, пожалуйста, удвойте.
Да, сэр. Есть, сэр. Так точно, сэр. Всегда было интересно, а к женщинам надо обращаться мэм, или мадам, или то же сэр?
Во время обучения в Академии я жил с отцом, так что, возвращаясь после лекций и занятий домой, меня ждали, так сказать, дополнительные курсы. Папа отрывался на мне и, я думаю, это доставляло ему некое удовольствие. В общем, о нормальном отдыхе я мог только мечтать. Не то, чтобы меня гоняли 24/7, но я быстро переутомлялся. К тому же выходные, как говорил отец, мне нужно сначала “заслужить”. В те времена я выживал, как мог.
Я живой и дышу, а это автоматически дает понять, что я заслуживаю отдых, чтобы не сдохнуть. Разве не так?
Обучение на Стража давалось мне с трудом. Я постоянно сталкивался с мыслью, что не справляюсь, а когда стану полноценным Стражем, то буду косячить на ровном месте. Конечно, появлялись сомнения, точнее они становились сильнее, и я уже был ни в чем не уверен. Наверное, мне следовало об этом с кем-то поговорить, например, с тем же психологом, но я все держал в себе. Свалил все на усталость и недостаток сна, чем я и страдал во время обучения.
Академия – это настоящий Ад. Я его прошел и горжусь этим. Есть, чем похвастаться перед кем-нибудь, разок.
Шесть лет моей жизни не ограничивались лишь Академией и редкими походами по клубам и вечеринкам. Я постоянно рисовал. В метро по пути на учебу, на скучных лекциях и занятиях, на перерывах между ними, в метро по пути домой и, конечно, дома, когда отец позволял мне заниматься своими делами. Рисовал я полноценный комикс, над которым до сих пор работаю, и это моя гордость, страсть и тайная мечта.
Господи, я обожаю комиксы! Не будь я видящим, тогда бы только рисовал, рисовал и снова рисовал.
Идея для моего комикса мне пришла, когда я в клубе познакомился с одной девушкой. Она красивая, умная и забавная, не смотря на черный юмор, а еще она порождение пустоты. Узнал я об этом, конечно, не сразу. Однажды пришел к ней домой, почувствовал что-то не ладно, и вскоре вся картина прояснилась. Она – живое воплощение Богини Кали, Черная Мать, Богиня жизни и смерти, символ разрушения и прочее, прочее, прочее. Много титулов для одного человека. К сути, о комиксе. Я просто начал его рисовать. Взял ее как концепт для главной героини, придумал историю и, спустя какое-то время, опубликовал в сеть.
Как легко стать популярным. Хотя меня никто не знает. Где-то что-то пошло не так.
Что со мной происходит на данный момент? Я – Страж, как того все хотели. Ура, возрадуемся за них. Я не живу с родителями, снимаю квартиру в Квинсе, недавно купил поддержанную Toyota Corolla 2010 года выпуска и взял из приюта щенка, о котором не следует знать моему арендодателю. Ура, возрадуемся за меня и будем молиться, чтобы меня не выгнали на улицу. Я рисую свой комикс и где-то раз в три месяца выкладываю новый выпуск. Ура, надеюсь меня кто-то еще читает. Трижды “ура”, господа. Все покатится к чертям, если начнется революция.
Йохан любит… КОМИКСЫ! Йохан любит… ПИЦЦУ! Йохан любит… революцию.
Когда дорога представляет собой загадку, попробуй шагать наобум. Несись по ветру. |
Планы на игру: расследовать преступления, изменить его взгляды о порождениях пустоты в худшую или лучшую сторону, устроить революцию, впасть в депрессию, может начать наркоманить. Участвовать в сюжете всегда буду рад. | В случае выхода из игры: случить такое, тогда пусть Йохан собирает вещички и уезжает в Германию, бросив все и вся на свете, ибо достало. | Связь: лс, vk, skype (если вспомню пароль). |
Только безумец может мерить успех по страданиям. |
Пост февраля месяца этого года по ролевой на тему Колдовстворца из вселенной Гарри Поттера.
Сжатый до боли кулак дрожит. Откуда-то, издалека, доносится его голос. Глухим эхом врывается в его мысли, жутким холодом пронзает кожу, оставляя за собой несмываемые следы. Он не хотел этого говорить, не желал сжимать горло друга в руках, устраивать всю эту сцену. Он не знал, откуда взялись эти слова - это не его мысли. Слишком далеки от его. Ему не нужно смотреть на Семена, он прекрасно видел его сквозь закрытые глаза. Как горящий тусклым пламенем силуэт, напоминающий парня, сжимался в ярко горящее ядро, которое в один миг взорвалось, и ударная волна пронеслась в разуме мальчишки. Оглушающий, громкий, долгий крик разнесся в его голове, заставляя другие огоньки, едва напоминающие людей рядом, потухнуть в один миг. Мальчишку охватило бушующее пламя, пожирающее его изнутри, не только душу, но и тело. Казалось, он сам сейчас сгорит в одно мгновение. Впервые ему приходилось ощущать подобное, и это неимоверно пугало. Он не знал, что делать с неведомыми ощущениями, не мог отгородиться от пламени, или как-то его потушить. Мальчишка сгорал вместе с ним, сжигал все вокруг, пожирал остатки души и тела, кричал в унисон с не затихающим воплем в голове.
Он не успевает ничего сделать, когда его валят на пол. Инстинкты, или проработанный рефлекс, пытаются помочь вырваться, проявить какое-либо сопротивление, хоть как-то помочь мальчишке, который не видел, не чувствовал и не воспринимал все происходящее вокруг. Он был занят другой битвой. Поэтому, до него не доходили собственные тяжкие всхлипы вперемешку с рычанием, едва напоминающие слова. Он не слышал слова Семена, но чувствовал, как они обращаются в всплески языков пламени, окутавшего его до мельчайших клеток. Ему не нужно знать, что целью слов задеть его чувства, достаточно ощущать вложенную в них ярость, которое затмевало все вокруг. И он не чувствовал боли от ударов, они никак не могли пробиться сквозь яркое пламя и звонкий крик, пронзающее тело мальчишки похлеще кулаков. Из всего происходящего вокруг он знал лишь, как выглядит лицо Семена, которое отчетливо видел, как и его ярость. Он вглядывался в его лицо, словно видит в первый раз. Впрочем, отчасти все так и было. Мальчишке ни разу не доводилось ощущать на себе гнев друга, только видел, как другие становились жертвой столь бушующей его эмоции. Это пугало, и он бы ощущал этот леденящий страх, и на его лице играли бы другие чувства, но сейчас мальчишка удивленно смотрел на друга, не узнавая знакомые черты лица. Он видел перед собой Семена, который в его глазах, или в разуме, затмивший все вокруг, напоминал бушующее пламя, и его языки тянулись к мальчишке, сжигая и проникая сквозь кожу.
И пламя тухнет. Красные, бушующие языки огня утихают, гасятся до голубых, холодных огоньков. Юноша перед глазами мальчишки меркнет, и знакомые черты лица возвращаются к нему. Сознания проясняется, все вокруг возвращается на свои места. Он в своей комнате, лежит на полу, а его лицо горит от боли. Мальчишка лучше понимает, что вернулся в этот мир, когда кулак Семена ударяется в пол совсем рядом с его головой. Его лицо вытягивается от удивления, и, когда кулак вновь ударяется в пол, в голубых глазах появляется тот самый страх, который мальчишка мог бы ощутить при виде разгневанного лица друга. Охваченный паникой и ужасом, он отрезвляется, приходит в себя и едва не прыгает на месте, когда слышит грохот тумбочки. В голове мелькает мысль, что Семен с ума сошел, но мальчишка быстро прогоняет эти слова из головы. Сам-то он ничем не лучше, даже хуже. Семен прекращает крушить его комнату, и страх на время отступает. Он тяжело дышит ртом, потому что нос свистит, саднит и забит собственной кровью, из-за чего он не чувствует ничего, кроме металлического запаха и вкуса. Его руки тянутся к лицу - опухшему, запачканному кровью, покрытому ссадинами и шрамами, - и пальцы касаются к правому заплывшему глазу. Он шипит от боли, опускает руку от лица и пытается повернуть шею в сторону Семена, но тело нещадно ныло, и ему с трудом удалось уцелевшим глазом разглядеть силуэт парня. Он слышит его слова и ничего не говорит. Отчасти, потому что рот наполнен кровью, и мальчишка не уверен может ли шевелить губами, но молчит он не из-за ран и боли, а из-за того, что никак не подберет нужных слов. На мгновение он ловит себя на мысли игнорировать друга, надеясь, что Семен снова его ударит и уйдет, и в ту же минуту понимает, что так неправильно и, наверное, нечестно. Целым глазом он замечает, как парень сползает по стене на пол, а потом задает вопрос, над которым мальчишка задумывает, и толкает что-то в его сторону. "Сигареты. Круто", думает он, сжимая в руке пачку, и наконец поднимается с пола, найдя опору в кровати, и садится рядом с ней. На Семена он не смотрит, достает сигарету, с третьей попытки зажигает - пальцы не слушались - и зажимает разбитыми губами фильтр, и неприятная боль быстро дает о себе знать.
- Что со мной происходит? Гребанная наследственность, - говорит мальчишка, выдыхая клубы дыма.
Он молчит, не знает, как продолжить, а еще металлический вкус крови вместе с табаком неприятно играли во рту. Шумно глотая слюну с кровью, он давится и наконец продолжает говорить, но слова, что он произносит не его. Это отголоски чувств других людей, которые оставили за собой шрамы в душе мальчишки.
- Могу себе идти спокойно, никого не трогать, как внезапно мне захочется смеяться или плакать. Радоваться, не пойми чему, и улыбаться во все зубы, порой едва не плача, потому что столь счастливого момента в жизни я никогда не ощущал. Смотрю на все вокруг, и все преображается на моих глазах, сияет и горит новыми красками, и громко поет так, что хочется петь вместе со всем миром, и запомнить этот момент навсегда, чтобы потом вспоминать и снова напевать радостную песню мира.
Вспомнив те странные ощущения, которые настигли мальчишку в один момент, он как тогда глупо улыбается, и, смотря на улыбку, видишь искренние, не подстроенные эмоции, словно мальчишка вправду пережил подобное когда-то. Радость быстро покинуло его лицо, на ее смену пришла тоска, глубокое отчаяние, холодными волнами распространяющееся по воздуху. Голос мальчишки становится тихим, хриплым, потому что трудно говорить, но слова льются из его уст:
- Или мне может статься так грустно… Так грустно и одиноко внутри, что кажется словно я умираю. Медленно мучительно умираю уже давно, и единственное, что меня удерживает в этом мире лишь желание найти подходящую смерть. Может, скрыться от чужих глаз, уйти куда-то в лес, одеться понаряднее и перерезать ножом себе глотку? Хочется, чтобы кровь лилась и лилась, и лилась, а жизнь постепенно покидало мое тело, потому что в груди еще тлеет уголек надежды, что меня кто-то помнит и остановит в последний момент, и скажет, что нуждается во мне и никогда не бросит… В ответ лишь тишина, и ее холодное дыхание касается моих ушей, и шепчет мне идти по верному пути.
Мальчишка затихает, тяжело вздыхает, закрывает лицо руками и весь дрожит. Холод старых чувств пронзает его тело, проникает внутрь, терзая старые раны. В сердце просыпается та самая грусть и одиночество, побуждающая спрятаться ото всех глаз, красиво нарядиться и отправиться по верному пути. С трудом ему удается отпустить эти чувства, благо рядом Семен, за которого можно зацепиться, ибо его эмоции и мысли сейчас для мальчишки горят ярче всех. Он опускает руки, обращает побитое лицо на парня и смотрит покрасневшими, залитыми кровью глазом на него. Когда мальчишка начинает говорить, его выражение лица и взгляд в глазах становятся схожими с Семеном, и на короткое мгновение кажется, что в комнате сидят два одинаковых человека. Не внешне, а внутри.
- Мне очень жаль, - шепчет мальчишка, его голос трудно услышать. Он закрывает глаза, его поглощает чувство вины и беспомощности, и лишь капли ярости едва прощупываются внутри, - мне так жаль. Мне так жаль… так жаль. Могу повторять эти слова до бесконечности, но не сдвинусь с места. Опять все поломаю, испорчу и не смогу исправить. Может, так даже будет лучше? Оставить все как есть, чтобы воспоминания причиняли боль и злость, и грусть, и вину, и ненависть. Не пойму, кого я должен ненавидеть? Всех вокруг? Нет. На хуй их. Самого себя? Да. Так правильно. Так верно... Так легче.
Он снова прячет лицо за руками, сжимается всем телом, словно хочет стать маленьким и незаметным, чтобы его потеряли, и никто не увидел. Нет ни звука, даже привычные вздохи и всхлипы замолкают в тишине. Мальчишка молчит какое-то время, пытается оторваться от парня рядом, отпустить все его чувства, которые успели оставить свой след. Этого достаточно, теперь можно расслабить цепкую хватку, что он и делает. В это же мгновение, тело мальчишки расслабляется - плечи опускаются вниз, голова тяжелеет и падает вниз. Убрав руки с лица, он смотрит на Семена уставшими глазами, опускает взгляд только, чтобы посмотреть на истлевшую сигарету, которую толком даже не выкурил, и вздыхает перед тем, как начать говорить:
- Ты меня побил, а я тебе даже не врезал. Какого хуя? - Он улыбается на короткое мгновение, уголки губ грустно опускаются вниз, и уставший от всего этого дерьма голос произносит: - Если ты еще не понял, я гребанный легилимент. Мысли читаю, типа. Хотя я в душе не ебу, о чем ты сейчас думаешь. - И он говорил правду. Смотря на Семена, мальчишка видел именно его и слышал лишь свое тяжелое дыхание.
Отредактировано человек с ушами (2019-06-13 18:45:32)
